Уже несколько месяцев душа Изабель не знала покоя. С того самого дня, как её подозвал к себе отец и показал письмо за собственной печатью старкхевенского принца. Уставший взгляд отца, терзаемого кошмарами с тех самых пор, как Фредерик отправился к Создателю, был обреченно серьезен. Он спрашивал, да, спрашивал её слова, её мнения — но за вопросом этим стояла неизбежность согласия. Дело было не в желании — с уходом Фредерика обо всех желаниях, о фривольности пришлось забыть. Попрощаться с Эладио, принять на свои плечи не только траурный наряд в память о потере, но и ответственность единственной теперь надежды правящей семьи Хасмала. У них уже не будет других детей, и всё, что обязан сделать по долгу своего рождения ребёнок таких родителей, теперь предстоит сделать Изабель. Кто станет её мужем — определит судьбу полиса, судьбу маленького, но гордого хасмальского народа. Как она воспитает своих детей — тоже.

Принцесса не была к этому готова. И особенно ощутила это, когда расплывчатая перспектива будущего внезапно обросла реальностью. Ощутимостью воли, с которой были написаны эти строчки в письме принца Себастьяна. Стракхевен желал союза с Хасмалом, и Хасмал в лице принца Сезара не собирался отказываться от этой возможности. Не должна была и Белль. Долг принцессы — желать благополучия и процветания своему народу, и что как не крепкий брачный союз с силой, подобной Старкхевену, сможет обеспечить жителей Хасмала безопасностью жизни еще на одно поколение? Неварра не посмеет подступиться к границам полиса, зная, что за малый пограничный город вступится такая армия. Теперь — вступится превентивно, а не когда Хасмал уже будет взят и в очередной раз понесёт потери и жизней, и достатка, упрямством своим выиграв лежащим дальше от границ городам время.

Она была согласна с отцом. Так нужно. Но страх от этого меньше не становится. Страх быть в этом союзе ключевой персоной, быть ценой и точкой соприкосновения, гарантом обязательств. Перед ликом Андрасте и волей Создателя быть отданной навсегда пожелавшему того человеку. Принцесса-пешка, царственная разменная фигура. Ей хотелось закрыть лицо ладонями и притвориться, что ничего этого нет. Согласие ума душе никак не помогало. Душой она боялась — той власти, какую дарует мужчине законное право обладания женщиной. Оберегать в таком союзе должна любовь. А между ней и принцем Себастьяном...

Невинные заигрывания совсем еще ребенка едва двенадцати лет были плодом ее собственных фантазий и такого галантного, преувеличенно-серьезного отношения стархевенского принца. О настоящем Себастьяне она не знала ничего — да и помнила его смутно. Улыбку, голубые глаза, такой высокий-высокий рост и надежность, в которой он чем-то напоминал отца, чем вызывал никак не осознанное доверие. С тех пор они не виделись — едва ли можно считать встречей мимолетное пересечение взглядов на грандиозном свадебном балу в Тантервале, на одном из первых выходов пятнадцатилетней принцессы в высший свет Вольной Марки. Совсем незадолго до того, как прогремел взрыв на Конклаве и хаос последних лет захлестнул дела всех полисов. И вот теперь... Он помнит ли её? Навряд ли ведь забыл, то было бы неосмотрительно для политика — но, впрочем, а толку помнить? Она теперь взрослая. И должна смотреть на принца, как на равного себе — уже не глазами той девочки, которую он мог легко посадить себе на плечо. Пускай Хасмал не чета Старкхевену по размаху, по силе, по влиянию — но она тоже полноправная принцесса своего полиса.

Изабель помнила это — и мама, тревожась за побледневшую, притихшую и забывшую веселье с подружками дочь, не раз напоминала ей снова. Герцогиня Луиза Тёрнсо боялась за свою дочь и, если бы могла, отправилась бы вместо неё — и, странно, но эта тревожность матери, эти прикосновения подрагивающих ладоней к щекам, вздохи и ищущие какой-то неизвестной надежды взгляды в глаза помогали Изабель собраться с духом из чувства тихого противоречия: только бы она успокоилась. Сейчас, в это время перед свадьбой, перед официальным оглашением намерений Себастьяна во всеуслышанье Хасмальского двора, мать и дочь снова стали близки, как в далеком детстве Изабель. Трудно было думать, что это время — последний глоток покоя перед неминуемой грозой, нависшей тёмным облаком над горизонтом. Когда гроза придёт, о беззаботности придётся забыть. Мамы рядом уже не будет — Изабель придётся со всем справляться самой.

И первый из таких дней настал. Пока две компаньонки — такие же юные девушки, одна чуть старше, другая чуть младше самой Изабель, помогали принцессе облачиться в давно подготовленное платье и украсить волосы, девушка не чувствовала под собой ног, словно превратившись в отстраненного наблюдателя своей жизни и слабо отвечая улыбкой на воркующие комплименты подружек. Всё будет хорошо, говорили ей, но верить — не верилось. Бездна неизвестности нового будущего вот-вот должна была распахнуться перед ней, уже слышались на лестнице голоса и шаги. Когда за вежливым стуком одна из компаньонок открыла дверь, почтительно склонив голову перед визитёром, Изабель отвернулась от окна — в которое смотрела, не видя лежащего внизу сада, на само чуть мутное от уличной прохлады стекло, — и губы ее приоткрыла торопливая, легкая улыбка.

— Принц Себастьян, — Белль присела в неглубоком реверансе — ровно достаточном для выражения почтения равному себе гостю. — Я... рада снова видеть вас, — едва заметно запнувшись от взгляда в лицо, принцесса замерла, неглубоко дыша вовсе не из-за мягкого, пусть и плотно затянутого на талии корсажа — само присутствие, явление этого человека в просторный гостевой покой, казалось, выдавило из него весь воздух... быть может, только для неё одной — не глядя ни на кого больше, кроме Себастьяна, Изабель не могла об этом ничего узнать.