В кабинете Первого Стража царила тишина, нарушаемая лишь дыханием да редким шелестом страниц. Напряженная тишина, нехорошая. Натянутая, словно струна, которая всё норовит порваться — но каким-то принципиальным чудом всё никак не рвётся. Эмерик стоял в четырёх шагах перед массивным столом из тёмного морёного дуба — тяжелом, обстоятельном и важном, как и любая другая деталь в этом продуманном, проникнутом знатностью и благородной дороговизной интерьере, — и ждал, когда же Ивар соизволит обратить на него внимание. Тот не спешил. Листал подшивку каких-то документов и, кажется, вовсе не был в курсе, что в его кабинете есть кто-то ещё. Расслабленное спокойствие прилегшего отдохнуть хищника самой собой приходило на ум. Но Эмерик был не из тех, кто побоится дернуть кота за усы и огрести замах когтистой лапой.

В частности потому, что именно Первый Страж вызвал его сюда, на без малого самый высокий — выше только ненадёжные шпили, — этаж крепости. А теперь, стоило прийти и доложить о себе, ожидая пояснений, получить... ровным счётом ничего. Хоть бери и уходи. Однако Страж знал, что не вправе так поступить, пока Первый сам не отправит его восвояси. Отчего всё, что он мог — это терпеть и ждать, когда неведомая придурь странных издевательств отпустит фон Триттена, давясь негодованием. Ну... или почти всё.

— Коммандер, — подал он голос, когда решил, что выждал даже больше, чем достаточно. — Вы меня вызывали. Могу я услышать, зачем?..

И снова ноль внимания. Слова повисли в тишине, впитались в мягкий ворс ковра, гасящего каменный холод. Ивар как будто оглох на оба уха, отчего... а, нет, всё-таки не оглох. Хотя лучше бы...

Фон Триттен медленно поднял голову и взглянул на подчиненного. Холодно, с безразличием и легкой примесью недовольства, словно жужжащей мухой под час зимы. Вязкая маслянистость этого взгляда практически ощущалась кожей — стоит только немного напрячь воображение. Неторопливо этот взгляд обтёк Эмерика с ног до головы, наконец — нашел лицо и уставился. Страж сдавленно сглотнул. Ивар помолчал еще несколько секунд и презрительно скривил губы.

— А я-то думал, что из всех Стражей именно ты, Эмерик, как никто иной, знаешь вес и цену субординации, — осадил он подчиненного. — И, кроме того, обладаешь головой достаточной вместимости, чтобы понять, что я тебя проверяю.

— Да, но зачем?! — крепко уязвленный и не раз успевший подумать, чтоб его, этого Ивара, за что и куда Эмерик едва ли не буквально взвился от этих слов. — Вы прекрасно знаете, что...

— Знаю ли я? — негромкий, спокойно-риторический вопрос фон Триттена заставил его с неприятными мурашками на загривке прикусить язык. Эмерик ненавидел такие моменты, когда Первый Страж нагонял на себя какой-то совершенно неземной загадочности и темноты, сквозь которую было понятно только то, что он что-то знает, но что именно и верны ли предположения?.. Ивар откинулся на высокую спинку кресла, упираясь пятками ладоней в край стола, словно собирался потянуться, сгоняя усталость после долгой сидячей работы.

— Мне кажется, ты порой преувеличиваешь мою осведомленность, Эмерик, — почти печально признался фон Триттен. — Лестно, конечно. Но знаю я не всех и не всё, — стальной холодок во взгляде Первого выхолащивал дыхание, оставляя на коже липкость неприятных предчувствий. Гортхауэр сглотнул, помогая себе вытянутой в упрямой стойкости спиной и расправленными плечами. Но Ивар не стал нападать снова, вместо того тяжело вздохнув и потерев уставшие глаза ладонями.

— Прости, если я этим задел тебя, — выдохнул он, поднимаясь из-за стола и неловко как-то опираясь ладонями на бумаги, которые до этого изучал. — Не хотел. Просто... в последнее время меня порой посещают странные идеи... — мужчина с сожалением покачал головой. — Не знаю, сколько ещё Создатель решил даровать мне времени. Сколько ещё мне удалось выторговать у своей крови. Не так уж и много, полагаю. Ты знаешь, что я не слышу Зова, но голоса... шепотки, они всё ещё там, — философски пожаловался фон Триттен, подходя к окну-бойнице и скрещивая руки за спиной, будто подпирая ими свою поясницу. — Ты прав. Мне не должно сомневаться в тебе, Эмерик. И я молюсь за то, чтобы ты был готов принять ответственность, которая ляжет на твои плечи с моим уходом. Ты еще не знаешь, насколько это не славный подарок, — горько усмехнулся Ивар, глянув на подчиненного через плечо.

Поколебавшись с озадаченным видом, Гортхауэр выбрал-таки поклониться — не столько фон Триттену, сколько самой чести, о которой ему напомнили. Снова подняв взгляд на Первого, Эмерик откликнулся:

— Я... понимаю. Уверяю вас, я со своей стороны делаю всё возможное, чтобы не подвести ни ваших ожиданий, ни наш Орден, — чуточку заученно и бесцветно для таких важных слов проговорил страж.

— Ступай, — смилостивился фон Триттен. — Я отнял достаточно твоего времени. — И, когда Эмерик уже развернулся и сделал несколько шагов к двери, добавил. — И спасибо. За смелость не слушать меня во всём. Эта черта в тебе еще послужит доброму делу.

В задумчивости тревожно сведенных бровей закрывая дверь за собой, страж поднял взгляд и вздрогнул, только сейчас заметив Корвина.

— Констебль Аше, — почтительно поприветствовал его Эмерик, но дальнейшего общения, если таковое могло последовать, предпочёл тактично избежать, обогнув констебля по пути к ожидавшей его в утомленно подпирающей стенку позе женщине — одной из стражей из когорты Эмерика.

— Он... — уже поравнявшись со своей спутницей, невысокой блондинкой, начал было страж, но снова оглянулся на Корвина и преподчёл иначе. — Пойдём, — тряхнул он головой. — Нам надо поговорить.

Обо всех своих подозрениях и о том, что до Первого как будто бы начинает что-то доходить, о впечатлении, что у Ивара не все с головой в порядке, о планах и будущих действиях, нарисовавшихся ему в этом кабинете, он предпочтёт рассказать там, где их беседу точно не смогут уловить чужие уши.

Заложив руки за спину, Ивар с безупречной осанистой прямотой прижизненного памятника самому себе стоял у окна и взирал сквозь узкую бойницу на простирающиеся окрест утёса неприветливые пустыни выженной красно-рыжей земли, полускрытые за расстоянием и гоняемой ветрами пылью. Сейчас в его фигуре не было ни намека на ту слабость, проглянувшим призраком которой он так смутил Эмерика. "Волк, теряющий хватку", командир, позволяющий себе странные даже для дружеских отношений заявления, лидер, говорящий о голосах в голове — всё это было частью того спектакля, каким Ивар туманил взгляды подчинённых, часть иллюзии, что Первый Страж, как от него и ждут все мало-мальски умеющие считать, держится уже с трудом. Что тот день, когда он отступится и сложит полномочия, уже не за горами... и всё ещё не за горами...  не за горами... Падальщики-грифы взнимались в полёт, привлеченные этим видом, а влюбленные в его силу, волю и ум уже сейчас тосковали, припадая поддержкой к его бокам. Это было забавно наблюдать — гордость одних и скрытое разочарование других, не способных найти, к чему прицепиться в его командовании, порывающихся, но поджимающих хвосты. Даже старый волк полон стали и угрозы, его репутация складывалась слишком долго, страх и почтение крепкой хваткой держали их даже не за горла — за куда более постыдные и чувствительные места. Этот страх в них Ивар презирал.

Но страх был полезен. Страх был удобной, отличной альтернативой вдохновению. И то, что Эмерик все чаще и чаще позволяет себе выходить за пределы этого страха, Первому Стражу не нравилось. Рано, Эмерик, рано. Тебе бы больше ума, меньше слепящей уверенности... Но что уж, именно Ивар выбрал его таким, и таким он его устраивал. У Первого и преемника, по всеобщему мнению должного заступить во власть в обход нынешнего Стража-Командора, уже порядком изношенного скверной Эллери, сложились на вид вполне доверительные отношения, раскрывавшие, как кто-то мог считать, наблюдая их разговоры, ту мало кому доступную "человеческую" сторону фон Триттена. Сторону, с которой он был не только командиром с хваткой орла, но и отцом семейства, и любящим мужем. Эмерик считал себя умнее, по большей части лишь изображая доверительность. Ивар не возражал — Эмерик в своей уверенности был предсказуем, а ему не нужен был верный пёс с преданным взглядом, ловящий каждое слово. Ещё один — ни к чему.

У него таких была целая свора. И один из таких как раз явился, чтобы созерцать и делать выводы из услышанного. Правильные, как Ивар всегда убеждал его, выводы. Ивар повернул голову на голос, встречаясь взглядом с Корвином, и молча кивнул. Не спеша говорить снова перевел взгляд на Андерфелс. Вид ему не нравился. И удаленная крепость давно набила оскомину. С появлением грифонов она, впрочем, перестала быть похожей на тюрьму — крылья Фрейра избавили его от необходимости подыматься пешком на утёс и тащиться дни напролет сквозь вездесущую пыль, скрипящую на зубах и до красноты раздражающей глаза. Эту часть Андерфелса Ивар ненавидел — настолько же, несколько признавал её полезность в отсечении всякого внешнего интереса к этой одними молитвами Создателя ещё живой стране. Да даже не стране, так, совокупности земель, нелепом кадавре, разваливающемся по сторонам от хребта питающей его жизнь реки. У фон Триттена были свои планы на это устройство. Тому, кто повелевает воздухом, эти препятствия не страшны.

— Ты слышал наш разговор, — констатировал Ивар, не отводя взгляда от бойницы. Ещё бы Аше не слышал, когда самим поводом начать беседу были его шаги в коридоре за дверью. — У меня плохие подозрения насчёт целей Эмерика, Корвин, — фон Триттен соизволил взглянуть на соратника, опустив взгляд на его скрещенные руки, а затем снова подняв на лицо. Постаревшие, износившиеся, бывшее неприятным напоминанием о неумолимости лет, но всё то же безвольное лицо мальчишки, которого он когда-то держал за подбородок, с ухмылкой поясняя истины, до которых тот никак не мог дойти сам. Не хватало широты ума сынку служанки, да и не пытался он выйти за рамки отведённого ему места подле ноги лорда. А теперь, гляди-ка, скрещивает руки, даже когда они остаются наедине. Где твоя забота, Корвин? Вся ушла той остроухий куколке, которую ты так без меры обожаешь, что чуть ли не вылизываешь, словно ощенившаяся сука? Когда ты стал бояться сам подойти и прикоснуться ко мне, Корвин? Такая уж ли это потеря, если я того даже не заметил?..

— Проследи за ним. Поговори с ним. Останови, если потребуется. Мне не нужны новые попытки воткнуть мне кинжал в спину. Не хочу думать, что пригрел змею на груди. Быть может, ещё не поздно преподать ему урок правильного поведения.

"А ты ведь не змея, да, Корвин? Покажи мне, какая ты не змея. Фьють-фьють. Хороший мальчик, Корвин. Кто тут у нас хороший мальчик, а?.."

Отредактировано Ivar von Tritten (2019-04-13 02:28:23)